В сберкассе водилось шумно, узко, душно. Люди стояли в очередях, желая оплатить счета, сшибить средства либо переоформить вклады конкретно до пришествия Новейшего года. А позже уж со безмятежной душой отправиться на высокие выходные.
Танечка посиживала на кассе, зачисляя коммунальные платежи. Она искренне недоумевала, отчего крупную число клиентов настоящее сочиняли старушки. Те самые, тот или иной теснее издавна и крепко на пенсии, и у тот или другой довольно периода сходить в сберкассу в всякий второй задевай недельки, им не нужно раз в день торопиться на работу. Те самые, тот или иной обожают теплыми летними денечками посиживать на лавочках у подъездов, знают все и про цельных — про соседей, артистов и правительство. И те самые, у тот или другой часто посещают достаточно странноватые вожделения. К образцу, ну вот для чего вот данной нам старушке, распаренной под сероватым пуховым платком, сдачу надо выдать конкретно купюрами по 10 рублей? При этом затем того, как Танечка сходила в соседнюю кассу вкладов и разменяла все, что лишь можнож, на 10-ки, то странноватая старушка, вытащив откуда-то из внутренних кармашков завернутые в платок тысячные купюры, попросила здесь же разменять их по 500. На Танечкино «нет у меня эких купюр, я же действую лишь с тем, что инкассаторы привозят!» вредная бабушка одномоментно парировала: «Ну ты же разменяла мне 10-ки!»
Танечка тихо вздохнула и вновь вульгарна в соседнюю кассу поменять купюры. После этого она вульгарна и в денежный отдел, потому что в рублевых вкладах конкретно пятисоток оказалось недостаточно…
Позже она, удерживая тихий вздох, наполняла второй старушке квитанцию. И старичку. И выходила в зал, чтоб указать на верный эталон какому-то спешащему мужчине. И усмехалась, тихо отвечая на все вопросцы клиентов, и поправляла оплошности, и слушала истории про чьих-то родственников и о планах на последующий год.
— И откуда у тебя столько терпения? — дивилась Наталья из отдела рублевых вкладов. иногда все работницы устроились за огромным столом с наспех организованным новогодним пиром. — Я бы метко не промолчала. Сколько их? А я-то одна! И ты… тоже.
— Они же страше меня! — выгораживалась Танечка.
— Ага… тридцатник теснее, а все еще цельных молодее! — язвила Наталья. — Ну да хорошо… Как Катюха-то, ожидает Деда Холода?
— Нет, — покачала котелком Танечка. — Не верует она в него. Так и например мне — мать, не поклажи мне под елку всякую ерунду, желаю новейший телефон.
— А ты?
— А я ответила — нет, телефон у тебя и ветхий еще хороший, а вот кроссовки для тебя нужнее. И покупала кроссовки.
— Эх ты, Татьяна, — вздохнула Наталья. — Сама же признаешься, что Дед Мороз — это ты. А позже дивишься, что дочь в басни не верует.
— Но я все таки покупала ей телефон, как разов таковой, как она жаждала. — Танечка коварно улыбнулась. — И положила в коробку из-под кроссовок. Замотала подарочной бумагой и упрятала под елку. Препровождаешь, раскроет она коробку, а там заместо ожидаемой обуви — волшебство! Может, тогда в ней что-то поменяется.. Я в родные девять лет веровала и в Снегурочку, и в домовых, и в сказочных царевичев. А Катюшка — ни в кого. Современные детки…
— Хватит болтать, приносите теснее опьянеем за настающий год! — перебила их сидячая недалеко радостная управляющая. И дамы дружно чокнулись кружками с пенящимся шампанским…
Иногда Танечка, распрощавшись с сотрудниками, в конце концов-то вышла из сбербанка, на улице теснее стемнело. В свете фонарей вертелись ленивые снежинки, под ногами хрустели ледяные сапфиры. Водилось холодно и тихо, и хотелось как можнож подольше бродить по улицам, наслаждаясь чувством зимнего волшебства. Танечка тормознула и с наслаждением вдохнула замораживающий до самого гортани воздух. Улыбнулась. «Завтра с Катюшкой будем цельный задевай гулять в парке,» — решила она и теснее собралась торопиться домой, как вдруг увидела черную фигуру у стенки. Старушка! Да-да, та старушка в пуховом сероватом платке тихо отделилась от стенки и наступила к Танечке.
— Вы что-то пренебрегали, бабушка? — поинтересовалась та.
— Да, пренебрегала. — старуха ухватилась в Танечкин рукав, как как будто побаивалась свалиться. — Пренебрегала произнести для тебя спасибо, доченька. Ты уж извини меня за назойливость, давнишняя я теснее, вредная. А вот ты — легко солнышко какое-то. Как придешь в сберкассу, а ты там сидишь — безмятежная, приветливая, угодливая. Глянешь в твои глаза, так настроение и поднимается.
— Спасибо… — смутилась Танечка. — Но это легко служба у меня таковая.
— Не например! — внезапно посуровела старуха. — Не любая этакое терпение обладает, как ты. И вот помяни мое слово — будет для тебя заслуга за все. Желаю для тебя, дочка, данной нам новогодней ночкой выполнения твоего самого сокровенного вожделения! А я пойду, и так теснее промерзла, тебя ожидаючи. И сопровождать меня не нужно, — обогнала Танечкин вопросец. — Я вот здесь, в примыкающем жилье живу.
И старуха заковыляла прочь.
А Танечка вдруг задумалась — а чего же бы ей по сути хотелось главным образом итого на свете? Здоровья — да. Чтоб у Катюшки все ладно водилось — тоже да. А еще… еще — папу для дочки. Лишь не какого-нибудь отчима, а самого истинного. Папу. Тот или другой даже и не подозревает о существовании свойской малой копии. С экими же ясными, практически белоснежными, волосами, и курносым носом.
У Танечки сохранилось его фото. Не этакое, тот или иной вешают на стенку, чтоб вспоминать черты личика сквозь самое большее лет. Малеханькое, нечеткое. На фото Андрей был одет в костюмчик Деда Холода, а личность его скрашивала ватная борода. Он тогда подрабатывал, разъезжая по жилью и приветствуя детей с Новеньким годом. Вот и фото вышла таковой торжественно-маскарадной. На обороте маленьким точным почерком был сочинен адресок. Его он нацарапал ей перед самым отъездом в Финляндию, куда уехал функционировать по договору. Уехал ну и остался там… А у Танечки взяла Катюшка. Четвертушка удовлетворенность, напоминалка о возлюбленном.
Сначала Танечка жаждала сочинить Андрею письмо, поведать о свойской беременности. Позже решила — не ладно оповещать о этаком главном процессе по телефону либо в письме; расскажу, иногда приедет в отпуск. А позже, иногда приехал, оказалось, что он не волен. И жена ожидала его в родном городке. Но это водилась не Танечка…
Слезы потекли по румяным от холода щекам. И сквозь столько лет водилось больно вспоминать о той истории. О том, как открыто перед ней наступила к Андрею какая-то девчонка и поцеловала в губки. А Танечка… повернулась и покинула. А что она еще была в состоянии сделать?
Точно, надлежало произнести. Надлежало поглядеть в глаза. Но не например и не поглядела. А позже водилось теснее поздно что-то поменять Он уехал, а она осталась.
Танечка тормознула перед дверью в близкую квартиру. «Так, — помыслила она, — на данный момент прытко запихну курицу в духовку, нарежу салатик с крабами, достану из холодильника «селедку под шубой», подготовлю бутерброды с икрой, поставлю вариться гарнир — и я легка на полчаса, чтоб нырнуть в ванну. А позже сядем с Катюшкой и все съедим. До крошки. Так как мать голодная, и дочь наверное голодная тоже, потому что мать цельный задевай на службе и малыша покормить некоторому.
Танечка повернула ключ в замке, толкнула дверь…
И застыла на пороге. Так как на нее немедленно обрушились музыка и клики: «Сюрприз!!!» Ничего не разумея, дама глядела на две отрадно скачущие фигуры — Катюшкину и еще одну, в красноватом костюмчике, с бородой.
Мужчина с экими знакомыми очами. Как на той фото долголетней давности.
Андрей.
Сначала она не спрашивала его ни о чем. Она легко довольствовалась его пребыванью. Эким огромным рукам, вынимающим из духовки теснее готовую курицу. И его мальчишеской усмешке, иногда Танечка дивилась накрытому до ее прихода столу. И громадному численности даров под елкой. И сумасшедшей радости Катюшки, иногда она развернула подарок с предполагаемыми кроссовками.
— Мать, мать, гляди — Дед Мороз подарил мне конкретно то, что я и жаждала! — кричала она, прыгая с благовидным блистающим телефоном на постели.
А Андрей, усмехаясь одними лишь очами,спрашивал:
— Ну отчего, отчего ты не поведала мне о дочери? Разве ж я уехал бы без тебя, разве я оставил бы близкую малышку?
— А как твоя жена?
— Какая жена? А… нет у меня жены. Водилось увлечение, но издавна прошло. А позже я размышлял о для тебя, вспоминал, но все не мог отыскать предлога возвратиться.
— И что все-таки пустило для тебя повод настоящее? — заинтересовалась Танечка.
Андрей рассмеялся.
— Я ведь Дед Мороз. Я обязан знать все. А чего же не знаю я, то скажут мне мои верные эльфы. Какой-то из них и сказал мне, что где-то далековато меня ожидает четвертушка дочка. У тот или иной этакие же, как у меня, ясные волосы и таковой же курносый нос.
«…
Моя мать отчего-то размышляет, как будто я верую в ее сказку о отцу-летчике, погибшем до моего рождения. Но я ведь не таковая глуповатая, я же все разумею. Я вижу, как она глядит на твою фотографию и рыдает. Так как мой папа — ты, мой папа — Дед Мороз. И вот я желаю тебя попросить — приезжай к нам в этом году, а? Мать подготовит крабовый салат, а он знаешь, какой смачный? У тебя, разумеется, самое большее дел, так как все детки на миру ожидают от тебя даров. А моя мать чрезвычайно стеснительная, и она сама кладет мне под елку подарки от тебя, так как не желает тебя напрягать. Она тебя любит, мне будто.
Лишь не рассказывай ей, что я нацарапала для тебя письмо. Это мы, детки, веруем в басни, а взрослые теснее все издавна позабыли. И ежели мать увидит волшебство, то, может, она будет почаще усмехаться и пореже инспектировать мои уроки.
Как задевала у вас в Финляндии? Я твой адресок списала с маминой фото, оттого знаю, где ты живешь. У тебя олени быть достойным в особом гараже?
А еще, ежели можнож, преврати кроссовки, тот или иной положила мать для меня под елку, в телефон. Ну тот, красненький, тот или другой я лицезрела в магазине, ну ты знаешь.
Жду тебя. Не опаздывай к ужину.
Твоя дочка Катюшка.»
Рассказ занял 2-ое площадь в конкурсе Святочных рассказов — 2010