В сберкассе водилось шумно, узко, душно. Люди стояли в очередях, желая оплатить счета, сшибить средства либо переоформить вклады конкретно до пришествия Новейшего года. А позже уж со безмятежной душой отправиться на высокие выходные.
Танечка посиживала на кассе, встречая коммунальные платежи. Она искренне недоумевала, отчего огромную число клиентов сегодняшний день сочиняли старушки. Те самые, тот или иной теснее издавна и крепко на пенсии, и у тот или другой довольно периода сходить в сберкассу в каждый иной на днях недельки, им не нужно повседневно торопиться на занятие. Те самые, тот или иной обожают теплыми летними денечками посиживать на лавочках у подъездов, знают все и про цельных — про соседей, артистов и правительство. И те самые, у тот или другой часто посещают достаточно странноватые жажды. К образцу, ну вот для чего вот данной нам старушке, распаренной под сероватым пуховым платком, сдачу надо выдать конкретно купюрами по 10 рублей? При этом потом того, как Танечка сходила в соседнюю кассу вкладов и разменяла все, что лишь можнож, на 10-ки, то странноватая старушка, вытащив откуда-то из внутренних кармашков завернутые в платок тысячные купюры, попросила здесь же разменять их по 500. На Танечкино «нет у меня эких купюр, я же функционирую лишь с тем, что инкассаторы привозят!» вредная бабушка моментально парировала: «Ну ты же разменяла мне 10-ки!»
Танечка тихо вздохнула и вновь вульгарна в соседнюю кассу поменять купюры. После этого она вульгарна и в денежный отдел, потому что в рублевых вкладах конкретно пятисоток оказалось недостаточно…
Позже она, удерживая тихий вздох, наполняла иной старушке квитанцию. И старичку. И выходила в зал, чтоб указать на верный эталон какому-то спешащему мужчине. И усмехалась, тихо отвечая на все вопросцы клиентов, и поправляла оплошности, и слушала истории про чьих-то родственников и о планах на последующий год.
— И откуда у тебя столько терпения? — дивилась Наталья из отдела рублевых вкладов. иной раз все работницы устроились за крупным столом с наспех организованным новогодним балом. — Я бы метко не промолчала. Сколько их? А я-то одна! И ты… тоже.
— Они же страше меня! — выгораживалась Танечка.
— Ага… тридцатник теснее, а все еще цельных молодее! — язвила Наталья. — Ну да хорошо… Как Катюха-то, ожидает Деда Холода?
— Нет, — покачала башкой Танечка. — Не верует она в него. Так и произнесла мне — мать, не поклажи мне под елку всякую ерунду, желаю новейший телефон.
— А ты?
— А я ответила — нет, телефон у тебя и ветхий еще недурной, а вот кроссовки для тебя нужнее. И покупала кроссовки.
— Эх ты, Татьяна, — вздохнула Наталья. — Сама же признаешься, что Дед Мороз — это ты. А позже дивишься, что дочь в басни не верует.
— Но я все таки покупала ей телефон, как разов этакий, как она жаждала. — Танечка коварно улыбнулась. — И положила в коробку из-под кроссовок. Замотала подарочной бумагой и упрятала под елку. Доставляешь, обнаружит она коробку, а там заместо ожидаемой обуви — волшебство! Может, тогда в ней что-то поменяется.. Я в близкие девять лет веровала и в Снегурочку, и в домовых, и в сказочных царевичев. А Катюшка — ни в кого. Современные малыши…
— Хватит болтать, приносите теснее опьянеем за приходящий год! — перебила их сидячая недалеко радостная управляющая. И дамы дружно чокнулись кружками с пенящимся шампанским…
Иной раз Танечка, распрощавшись с сотрудниками, в конце концов-то вышла из сбербанка, на улице теснее стемнело. В свете фонарей вертелись ленивые снежинки, под ногами хрустели ледяные сапфиры. Водилось холодно и тихо, и хотелось как можнож длиннее бродить по улицам, наслаждаясь чувством зимнего волшебства. Танечка тормознула и с наслаждением вдохнула замораживающий до самого гортани воздух. Улыбнулась. «Завтра с Катюшкой будем целый на днях гулять в парке,» — решила она и теснее собралась торопиться домой, как вдруг увидела черную фигуру у стенки. Старушка! Да-да, та старушка в пуховом сероватом платке тихо отделилась от стенки и наступила к Танечке.
— Вы что-то запамятовали, бабушка? — поинтересовалась та.
— Да, пренебрегала. — старуха ухватилась в Танечкин рукав, как как будто опасалась свалиться. — Пренебрегала проговорить для тебя спасибо, доченька. Ты уж извини меня за назойливость, древняя я теснее, вредная. А вот ты — легко солнышко какое-то. Как придешь в сберкассу, а ты там сидишь — безмятежная, воспитанная, угодливая. Глянешь в твои глаза, так настроение и поднимается.
— Спасибо… — смутилась Танечка. — Но это легко служба у меня этакая.
— Не так! — внезапно посуровела старуха. — Не любая экое терпение располагает, как ты. И вот помяни мое слово — будет для тебя заслуга за все. Желаю для тебя, дочка, данной нам новогодней ночкой выполнения твоего самого сокровенного жажды! А я пойду, и так теснее промерзла, тебя ожидаючи. И сопровождать меня не нужно, — обогнала Танечкин вопросец. — Я вот здесь, в примыкающем жилище живу.
И старуха заковыляла прочь.
А Танечка вдруг задумалась — а чего же бы ей по сути хотелось преимущественно итого на свете? Здоровья — да. Чтоб у Катюшки все ладно водилось — тоже да. А еще… еще — папу для дочки. Лишь не какого-нибудь отчима, а самого истинного. Папу. Тот или другой даже и не подозревает о существовании близкой малолетней копии. С этакими же ясными, практически белоснежными, волосами, и курносым носом.
У Танечки сохранилось его фото. Не экое, тот или другой вешают на стенку, чтоб вспоминать черты личности спустя самое большее лет. Незначительное, нечеткое. На фото Андрей был одет в костюмчик Деда Холода, а личность его скрашивала ватная борода. Он тогда подрабатывал, разъезжая по жилью и приветствуя детей с Новеньким годом. Вот и фото вышла этакий торжественно-маскарадной. На обороте небольшим точным почерком был сочинен адресок. Его он сочинил ей перед самым отъездом в Финляндию, куда уехал функционировать по договору. Уехал ну и остался там… А у Танечки явилась Катюшка. Четвертинка удовлетворенность, напоминалка о возлюбленном.
Сначала Танечка жаждала сочинить Андрею письмо, поведать о близкой беременности. Позже решила — не ладно оповещать о эком главном тяжбе по телефону либо в письме; расскажу, иной раз приедет в отпуск. А позже, иной раз приехал, оказалось, что он не волен. И жена ожидала его в родном городке. Но это имелась не Танечка…
Слезы потекли по румяным от холода щекам. И спустя столько лет водилось больно вспоминать о той истории. О том, как искренне перед ней наступила к Андрею какая-то девчонка и поцеловала в губки. А Танечка… повернулась и оставила. А что она еще была в состоянии сделать?
Достоверно, надлежало проговорить. Надлежало поглядеть в глаза. Но не произнесла и не поглядела. А позже водилось теснее поздно что-то поменять Он уехал, а она осталась.
Танечка тормознула перед дверью в близкую квартиру. «Так, — помыслила она, — на данный момент стремительно запихну курицу в духовку, нарежу салатик с крабами, достану из холодильника «селедку под шубой», подготовлю бутерброды с икрой, поставлю вариться гарнир — и я легка на полчаса, чтоб нырнуть в ванну. А позже сядем с Катюшкой и все съедим. До крошки. Так как мать голодная, и дочь наверное голодная тоже, потому что мать целый на днях на службе и малыша покормить некоторому.
Танечка повернула ключ в замке, толкнула дверь…
И застыла на пороге. Так как на нее немедленно обрушились музыка и клики: «Сюрприз!!!» Ничего не разумея, дама глядела на две отрадно скачущие фигуры — Катюшкину и еще одну, в красноватом костюмчике, с бородой.
Мужчина с этакими знакомыми очами. Как на той фото долголетней давности.
Андрей.
Сначала она не спрашивала его ни о чем. Она легко довольствовалась его пребыванию. Этаким крупным рукам, достающим из духовки теснее готовую курицу. И его мальчишеской ухмылке, иной раз Танечка дивилась накрытому до ее прихода столу. И большому числу даров под елкой. И сумасшедшей радости Катюшки, иной раз она развернула подарок с предполагаемыми кроссовками.
— Мать, мать, гляди — Дед Мороз подарил мне конкретно то, что я и жаждала! — кричала она, прыгая с прекрасным блещущим телефоном на постели.
А Андрей, усмехаясь одними лишь очами,спрашивал:
— Ну отчего, отчего ты не поведала мне о дочери? Разве ж я уехал бы без тебя, разве я оставил бы близкую малышку?
— А как твоя жена?
— Какая жена? А… нет у меня жены. Водилось увлечение, но издавна прошло. А позже я размышлял о для тебя, вспоминал, но все не мог разыскать предлога возвратиться.
— И что все-таки пустило для тебя повод сегодняшний день? — заинтересовалась Танечка.
Андрей рассмеялся.
— Я ведь Дед Мороз. Я обязан знать все. А чего же не знаю я, то скажут мне мои верные эльфы. Какой-то из них и поведал мне, что где-то далековато меня ожидает четвертинка дочка. У тот или иной экие же, как у меня, ясные волосы и этакий же курносый нос.
«…
Моя мать отчего-то мыслит, как будто я верую в ее сказку о отцу-летчике, погибшем до моего рождения. Но я ведь не этакая глуповатая, я же все разумею. Я вижу, как она глядит на твою фотографию и вопит. Так как мой папа — ты, мой папа — Дед Мороз. И вот я желаю тебя попросить — приезжай к нам в этом году, а? Мать подготовит крабовый салат, а он знаешь, какой смачный? У тебя, само собой разумеется, самое большее дел, так как все малыши на миру ожидают от тебя даров. А моя мать чрезвычайно стеснительная, и она сама кладет мне под елку подарки от тебя, так как не желает тебя напрягать. Она тебя любит, мне как будто.
Лишь не рассказывай ей, что я сочинила для тебя письмо. Это мы, малыши, веруем в басни, а взрослые теснее все издавна позабыли. И ежели мать увидит волшебство, то, может, она будет плотнее усмехаться и пореже инспектировать мои уроки.
Как подевала у вас в Финляндии? Я твой адресок списала с маминой фото, потому знаю, где ты живешь. У тебя олени заслуживают в особом гараже?
А еще, ежели можнож, преврати кроссовки, тот или иной положила мать для меня под елку, в телефон. Ну тот, красненький, тот или другой я лицезрела в магазине, ну ты знаешь.
Жду тебя. Не опаздывай к ужину.
Твоя дочка Катюшка.»
Рассказ занял 2-ое площадь в конкурсе Святочных рассказов — 2010